Materialele conferinţei ştiinţifice internaţionale Edificarea statului de drept şi reforma justiţiei. Chişinău, 2002
КОЗЮК Михаил, кандидат юридических наук, ( Россия, Волгоград)
БУЖОР Валерий, доктор права, (Республика Молдова)
Среди многих вошедших в сферу исследований правовой науки проблем в последнее время наиболее ярко и многогранно высветилась проблема правового равенства. Парадокс в том, что она, имея довольно солидный возраст (свыше 2 тыс. лет),тем не менее способна в каждой новой исторической ситуации сверкать новыми гранями, поражать исследователя новой палитрой красок. Вполне можно сделать вывод о том, что проблема правового равенства — ровесница права, что первая правовая норма уравняла субъектов права по какому-то единому масштабу. Будучи родственным таким понятиям, как справедливость, демократизм — правовое равенство, проведенное последовательно уже при помощи формально-технических средств, накладывало особый отпечаток на регулируемый объект — общественные отношения. Римское государство с его культом частного права, Англия — в пору расцвета общего права, не говоря уже о первых конституциях Америки и Европы, где равенство пытались выразить не только формой, но и содержательно, — вот вехи развития и права, и прогрессирующего общества.
На данном этапе исследований трудно дать исчерпывающее понятие правового равенства. Но вполне определенно можно отметить, что оно является глубинным признаком права, изначально присущим правовой форме регуляции общественных отношений. Явление это многоуровневое, начиная с уравнивания субъектов в правовых понятиях и заканчивая уравнением в конституционных правах и обязанностях, в общем правовом статусе — вот какой широкий спектр конкретных проявлений правового равенства. Будучи явлением в целом обоснованно имеющим положительную аксиологическую окраску, тем не менее правовая система вполне допускает правомерное отклонение от правового равенства даже на уровне конституционных норм. Об оценке и значимости этого феномена мы скажем ниже, а пока отметим следующее.
Общепризнанным постулатом современного конституционного государства, привычным положением для него является построение и правовой системы, и деятельности юрисдикционных органов на принципе равенства граждан перед законом и судом, чаще всего закрепленном в конституциях. Данный принцип широко представлен и в международно-правовых документах по правам человека. Так, во Всеобщей декларации прав человека, принятой ООН 10 декабря 1948 г. в статье 7 говорится: «Все люди равны перед законом и имеют право без всякого различия, на равную защиту закона», а в статье 10 — «Каждый человек, для определения его прав и обязанностей и для установления обоснованности предъявленного ему уголовного обвинения, имеет право, на основе полного равенства, на то, чтобы его дело было рассмотрено гласно и с соблюдением всех требований справедливости независимым и беспристрастным судом».
Уголовно процессуальный кодекс, предусматривая единый порядок привлечения граждан к уголовной ответственности, производства процессуальных и следственных действий, как раз и исходит из презумпции равенства их перед судом. Предполагается, что никакие различия между людьми, кроме естественных исключений (например, возраст), ни иол, ни национальность, ни политические или религиозные убеждения, ни социальное положение не должны влиять иа порядок деятельности правоохранительных органов, на процессуальное положение гражданина. Это обеспечивает законность деятельности органов правосудия и соответственно обоснованность и справедливость их решений.
Сама мысль о введении каких-либо исключений из общего порядка в такой сфере, как уголовное судопроизводство, в обществе воспринимается болезненно и неоднозначно. Всякие фактические действия, направленные на введение такого неравенства,становясь известными, в общественном мнении справедливо квалифицируются как грубое нарушение законности и справедливости.
В таких случаях правовое равенство выступает не только в ‘виде нормативной формулы, но и явлением, имеющим общественно значимую, политически актуальную окраску.
Однако такие исключения из принципа равенства все же есть и достаточно давно были введены. Сейчас установлен особый порядок для задержания судей и народных депутатов. Кажется, наиболее древней является депутатская неприкосновенность, уходящая своими корнями в начало становления буржуазных государств, когда робкие ростки народного представительства нуждались в защите от монархической власти. Но с течением веков даже в развитых демократических государствах необходимость в данной юридической конструкции не отпала, а скорее упрочилась.
Как уже отмечалось, привилегия представляет собой отклонение от правового равенства, изъятие из-под действия общих норм. Римские юристы уже делили нормы права по объему на генеральные, общие, особенные и исключительные. Особенные нормы заключали отступление от общего правила и вводились вследствие какой-либо пользы, общественного блага, в интересах отдельных слоев населения. В источниках юридической льготой называются правомочия, предоставленные сингулярным правом. В свою очередь,исключительное право — изъятие как и из общих законов, так и из-под действия особенных. Оно образовывалось в римском праве преимущественно благодаря персональному статусу. Исключительные законы иначе назывались привилегиями. Нужно отметить, что привилегии могли быть как положительного, так и отрицательного свойства.
Деление норм права на общие и специальные также признается в современной научной литературе1, однако важность такого деления, его связь с методом правового регулирования до конца не осознана. Хотя при детальной проработке такое деление в перспективе может предстать как один из «срезов» структуры права.
По утилитарным признакам изъятие из общих норм может быть отрицательным, когда положение субъекта ухудшается, и положительным, когда оно улучшается. Первые возможно обозначить как правовые ограничения, вторые как правовые преимущества. И правовые ограничения и правовые преимущества можно рассматривать как способы правового регулирования, заключающиеся в стимулировании или сдерживании определенных форм поведения субъектов посредством расширения или сужения их прав и обязанностей, при изъятии этих отношений из-под воздействия общей нормы2. В свою очередь, сужение или расширение права индивида ведет к появлению его специального статуса по отношению к общему (конституционному). Так, статьи законодательных актов, устанавливающие специальные процедуры привлечения депутатов к ответственности, как раз и определяют специальный статус депутата.
К правовым преимуществам обычно относят льготы и привилегии, однако разница между ними рассматривается очень упрощенно. Так, по мнению И. Я. Дгарягина, льготы и привилегии — это преимущества: но первые установлены законом, а вторые получены в обход его3. Представляется, что подобный взгляд происходит оттого, что современное законодательство широко оперирует термином «льгота», но совершенно не употребляет термин «привилегия», имеющий социально-негативную эмоциональную окраску. Хотя, например, наука международного права привычно использует термин «дипломатические привилегии». По нашему мнению, льгота — это способ регулирования общественных отношений, заключающийся в создании специальной правовой нормы, посредством которой субъекту права предоставляется дополнительное право или изымается юридическая обязанность по сравнению с объемом прав и обязанностей, установленных общими нормами и улучшающими лоложения субъекта в определенных законодателем целях. В свою очередь привилегия — разновидность льготного способа регулирования общественных отношений, когда преимущество устанавливается, как правило, исключительной нормой и когда законодатель вольно или невольно допускает чрезмерное улучшение положения субъектов. Чрезмерность является категорией оценочной и конкретно-исторической. Социально-политическая разница между льготами и привилегиями та, «…что первые в какой-то мере смягчают существующее фактическое неравенство, тогда как вторые добавляют к последнему еще и формальное неравенство, как бы возводят это неравенство в закон»4.
Все вышесказанное относится и к привилегии депутатской неприкосновенности. Такой скрупулезный исследователь депутатского иммунитета, как Л. А. Шаланд, писал: «Привилегии свободы слова и неприкосновенности, сами по себе, настолько серъезные отступления от общих, обязательных для всех граждан норм, что объяснение себе они мотут найти в крайне существенных мотивах. Во всяком случае, изъятия от общего правила не должны превышать разумной необходимости»5.
Хотя проявлений депутатского иммунитета несколько, основными считаются; депутатская неответственность и депутатская неприкосновенность. Парламентская свобода слова (неответственность) есть институт скорее материально-правовой, тогда как неприкосновенность — процессуально-правовой.
Парламентская неприкосновенность возникла в период Великой Французской революции и вызывалась потребностями момента: подчиненные королю суды могли репрессировать депутатов после явного их неповиновения приказу короля разойтись. Решение о введении неприкосновенности предполагало быть временным, до введения суда присяжных. Примечательно, что английская правовая доктрина не знает подобного института, ибо англичане не сомневаются в политической беспристрастности своих судов. На следующих этапах революции во Франции была попытка отмены неприкосновенности во имя принципа равенства, однако политический террор, последовавший за этим, послужил для Франции жестоким уроком.
Примеру Франции последовали все континентальные государства, вводившие систему конституционализма. Таким образом, основание депутатских привилегий лежит не в области логических следствий из принципов народного суверенитета или разделения властей, а выводится из практической потребности, имеющей исторические корни. Требовалось оградить народных представителей от произвола власти исполнительной и тесно связанной с ней власти судебной. Однако в период господства Конвента стало ясно, что депутатам грозит опасность не только со стороны правительства, но и со стороны политических партий. Современнее конституционное законодательство не намерено отказываться от понятия депутатского иммунитета, ибо и сегодня возможны тенденциозные и необоснованные преследования.
Как пишет Шаланд, не говоря уже о задержании и аресте, по само вовлечение депутата в уголовный процесс представляет немало опасностей. Фактически он не может распоряжаться собой, ибо во всякое время может быть вызван к следователю и должен во время разбирательства присутствовать на суде6. Шаланд делает вывод, что необходимость в депутатской неприкосновенности нужна там,где отсутствуют гарантии свободы личности. «По большей части, такое положение вещей бывает на зареконституционной жизни, но оно может существовать и в странах с давнишним представительным строем. Мера необходимости иммунитета зависит поэтому не от возраста конституции, а от уклада государственной жизни»7.
В советское время неприкосновенность была закреплена конституционно и особенно данный институт развивался в последние годы тогдашнего режима.
Статья 39 Конституции Российской Федерации предусматривает право каждого на свободу и л’ичную неприкосновенность. В ней говорится: «Заключение .под стражу и лишение свободы допускаются исключительно на основании судебного решения в порядке, предусмотренном законом».
В свою очередь статья 25 Конституции Республики Молдова так же говорится, что обыск задержание и арест лица допускается только в случае и порядке, предусмотренных законом. Законом в данном случае является уголовно-процессуальный кодекс, предусматривающий общий порядок привлечения к уголовной ответственности. Специальные нормы содержатся как в конституционном законодательстве, так и в законодательстве о статусе депутата, которое предусматривает особый порядок.
В конституционной науке «под неприкосновенностью личности понимается субъективное право гражданина, состоящее из многих правомочий, обеспечивающих физическую (телесную) и нравственную неприкосновенность человека, свободу его самоопределения»8. Депутатская же неприкосновенность предполагает недопустимость привлечения к уголовной ответственности, лишению свободы и применение мер административного взыскания без согласия органа власти. Это общая формула, которая в законодательных актах последнего времени подверглась различным модификациям.
На наш взгляд, адикально к данному институту подошло российское законодательство. В Российской Федерации согласно закону «О статусе народного депутата РСФСР» нельзя было не только привлечь депутата к ответственности, по и возбудить уголовное дело в отношении него, а также производство по делу об административном правонарушении, ответственность за которое налагается в административном порядке. Недопустимы были в республике, кроме привода, и «иное, в какой бы то ии быко форме, задержание или ограничение свободы депутата, не только досмотр, но и «обыск, выемка и арест» его личных вещей, багажа, «личного и используемого им» транспорта, жилого и служебного помещений9. Надо отметить, что такое широкое понимание депутатской неприкосновенности неоднократно являлось объектом критики и прокурорско-судебных работников и прессы10. Для того, чтобы убедить депутатов в необходимости возбуждения уголовного дела в отношении их коллеги, прокурору нужно было представить веские доказательства. Но собрать он их мог лишь в процессе расследования, которое нельзя было начать без возбуждения уголовного дела. Получался заколдованный круг, в результате чего страдали как интересы правосудия, так и авторитет представительного органа.
Здесь нужно отметить, что депутатский иммунитет не носит личный характер, он покрывает собой весь представительный орган, и депутат не вправе от него отказаться. Даже если в его интересах ускорить судебную проверку каких-либо фактов, все равно органы следствия и прокуратуры не вправе налгать ее без законного разрешения. Кроме того, как правило, в законодательстве не разрешен вопрос, как быть, если уже до избрания депутат находился под следствием.
Более четко решает некоторые отмеченные вопросы «Положение о федеральных органах власти па переходный период», введенное в действие Указом Президента Российской Федерации от 21 сентября 1993 г. № 1400. Статья 5 предусматривает, что «депутат не может быть задержан, арестован, подвергнут обыску, кроме случаев .задержания на месте преступления. Он не может быть подвергнут личному досмотру, за исключением случаев, когда это необходимо для обеспечения безопасности других людей»14. Здесь же сразу бросаются в глаза .несколько моментов. Во-первых, Положение отходит от того «безразмерного» понимания депутатской неприкосновенности, которым грешило предыдущее законодательство, во-вторых, более четко определены меры процессуального принуждения, на которые распространяется иммунитет, в-третьих, неприкосновенность распространяется лишь на сферу уголовного процесса, в-четвертых, появляются своего рода «исключения из иммунитета, возвращающие депутата под юрисдикцию общей нормы. Это возможность подвергнуть его мерам процессуального принуждения в случае задержания на месте преступления и возможность личного досмотра в случаях, когда это необходимо для обеспечения безопасности других людей.
Рассмотрим эти положения. Исключение из привилегии неприкосновенности при задержании на месте преступления, не является каким-то открытием. Впервые оно содержалось во французском декрете от 26 июня 1790 г. и затем перекочевало в Конституцию 1791 г. В современной конституции Франции данное положение предусмотрено статьей 261. В конституции ФРГ данный институт закреплен в статье 46, в которой, кроме того, добавляется, что задержание позволено не только на месте преступления, по и в течение дня, следующего за днем совершения такого действия15. Ранее ни советское, ни российское законодательство не регулировало данные случаи, что на практике вело к издержкам в деятельности органов правосудия. Как резонно замечал С. А. Авакьян, органы дознания и следствия были в недоумении, «…как поступать, если депутат застигнут на месте преступления, явился с повинной, как обеспечить, чтобы депутат, оставаясь на свободе, не уничтожил документы, не нейтрализовал свидетелей и т.п.»16.Так что можно констатировать: введение положения о том, что депутат не изымается из-под действия статьи 122, п.I УПК РФ и, соответсвующей статьи УПК РМ, само по себе вполне оправданно и соответствует мировым стандартам в регулировании подобных институтов. Однако это не значит, что не остается спорных вопросов.
1. Подлежит ли положение о задержании на месте преступления расширенному толкованию, например, когда очевидцы, в том числе и потерпевшие, прямо укажут на данное лицо, как на совершившее преступление. Это очень важно, в частности по делам о дорожно-транспортных происшествиях. Далее, подлежит ли депутат задержанию, если на нем или в его жилище будут обнаружены явные следы преступления. Речь не идет об обнаружении таких следом в процессе расследования, а только о явных следах, обнаруживаемых при визуальном осмотре. Конституция ФРГ, как мы видели, прямо решила эти вопросы. Представляется, что в таких случаях речь должна идти о расширенном толковании. Раз законодатель решил пойти навстречу судебной власти и ввел положение о задержании на месте преступления, то не стоит останавливаться на половине пути и признать законным основанием для задержания и случаи, которые приравниваются к задержанию па мосте преступления.
2. Особый вопрос в российской практике и не только — установление, имелось ли в действительности «задержание на месте преступления». В России предусматривается создание для каждого случая специальной комиссии палаты, то есть основание полагать, значит именно она< должна окончательно ответить на данный вопрос, хотя здесь депутаты вторгаются в несвойственные им судебные функции.
3. На какой стадии совершения преступления возможно задержание, и как быть при обнаружении длящихся преступлений. Думается, что правильным будет следующий ответ: задержание возможно на тех стадиях, за которые уже предусмотрена ответственность, при длящихся преступлениях задержание возможно «все то время, пока преступление совершается»17.
Второе — возможность личного досмотра депутата. В известных нам зарубежных источниках подобное положение не предусматривается. Вопрос упирается в толкование термина «личный досмотр». Это понятие не уголовно – процессуальное, там есть понятие «личного обыска» которое по отношению к депутату недопустимо. Подобный обыск, несомненно, принадлежит к числу мер, направленных против личности депутата. Испрошение же разрешения палаты на обыск, очевидно, было бы явной нелепостью».
Речь здесь идет об административной процедуре. Административисты выделяют два вида досмотра: личный досмотр и досмотр вещей. Досмотр вещей — всем знакомая процедура обеспечения безопасности, например, пассажиров авиарейса. Если бы законодатель употребил данную формулу, то вопросов бы не возникало.
Другое дело — «личный досмотр», что относится, по мнению Д.Н.Бахраха, или к установленному или предполагаемому правонарушителю. Такой досмотр производится уполномоченным лицом одного пола с досматриваемым и в присутствии двух понятых того же пола19. И если досмотр вещей, по общему правилу, является мерой превентивной, то личный досмотр есть мера административного принуждения. Личный досмотр широко применяется к установленным или предполагаемым правонарушителям таможенниками, работниками милиции (полиции), пограничниками, но цель таких действий чаще всего иная чем «обеспечение безопасности других людей». Представить себе ситуацию, в которой бы возникла необходимость досмотра депутата и указанных целях, очень трудно. Единственный случай, который можно изобрести для иллюстрации этого явно несуразного положения, — это ситуация, когда депутат входит на какой-либо режимный объект (например, резиденцию главы государства) и есть основание полагать, что он по каким-либо мотивам принес с собой некие предметы, угрожающие безопасности окружающих. Ситуация до того нелепа, что к ней трудно относиться серьезно. Даже если и существуют более убедительные причины появления данного «новшества», все равно вряд ли стоит его сохранять при дальнейшем развитии института иммунитета.
Вообще, рассмотрение проблем депутатского иммунитета рождает много практических вопросов, в ответах на которые нуждаются и работники органов расследования, и прокуратуры, и суда. Связь данных проблем с теорией демократии, разделения властей, в конечном счете с формированием современного правового государства — сомнений не вызывает.
В настоящей работе проблема депутатских привилегий рассмотрена сквозь призму правового равенства, как нормативное отклонение от него. Хотя такие отклонения могут иметь социально неодобряемый характер, ибо при широком их распространении вполне можно получить вместо правового равенства — право-привилегию. Однако как юридико-технический прием такие изъятия из-под действия общих норм вполне эффективны, т. к. помогают добиваться наиболее точного, «точечного» регулирования общественных отношений.
1.См.: Нормы советского права. Проблемы теории. Саратов, 1987. С. 164—166.
2. В полом, такое понимание ограничений совпадает с высказанным и последних специальных исследованиях. См.: Малько Л. В. Двоичность юридической информации и язык законодательств а//Правоведе¬ние. 1993. № 1. С. 84.
3.Дюрягин И, Я. Гражданин и закон. М., 1991. С. 29.
4. Власть, демократия, привилегии. (Материалы «круглого стола»)// Вопросы философии. 1991. № 7. С, 51.
5. Ш а л а н д Л. А. Иммунитет народных представителей. Т 2, Юрьев, 1913. С.
6. Ш а л а н д Л. А. Там же. С. 71.
7. Там же. С. 75.
8.Ф а р б е р И. Е, Свобода и права человека в советском государстве. Саратов, 1974. С. 156.
9. Новые законы СССР. Вып. 2. М., 1990. С. 126.
10. См.: Петрухин И. Л. Неприкосновенность личности и принуждение а уголовном процессе. М., 1989. С. 43.
11. См.: Ведомости Съезда народных депутатов и Верховного Совета Российской Федерации. 1990. № 25. Ст. 312.
12. См. напр.: А. Ошеров. Особый статус грешника с мандатом// Российская газета. 1993. 6 января.
13. К р у т о г о л о в М. Л. Парламент Франции. Организация и право¬вые аспекты. М., 1988. С. 175.
14. Федеративная Республика Германии. Конституция и законодатель¬ные акты/Под ред. Ю. П. Урьяса. М., 1991. С. 42.
15.Двакьян С. А. Депутат: статус и деятельность. М., 1991. С. 249,
16. Ш а л а н д Л. А. Указ. соч. С. 247.
17. Бахрах Д. Н. Административная ответственность граждан в СССР. Свердловск. 1989. С. 148.
18. Там же.
19. Там же.
